Педро Жоффрой Ривас. Летопись странствий (поэма с предисловием)

 «Летопись странствий», более известная под названием «Внуки ягуара», является самым, пожалуй, известной поэмой Жоффроя Риваса. В ней автор обращается к доиспанской истории предков современных сальвадорцев, повествуя от первого лица о легендарном и мистическом, с одной стороны, и историческом, с другой стороны, переселении в Центральную Америку, некоторых племен юто-ацтекской языковой группы, которые получили название «пипиль».
Народы юто-ацтекской языковой группы когда-то проживали на севере современной Мексики и за ее пределами (штаты Юта, Аризона, Нью-Мексико в современных США). В силу природных факторов примерно в середине первого тысячелетия начались переселения народов с севера на юг, в более благоприятные климатические зоны. Таких волн в течение доиспанского периода истории было несколько, и ацтеки считаются представителями последней миграционной волны (XI- XIII в.в.) н.э.
 

Переселенцам пришлось преодолеть огромные расстояния, и это не могло не стать частью их исторической памяти и культурной идентичности. Общей для многих племен стала легенда о том, что боги создали людей в одном и том же месте, называемом Чикомосток, Семь Пещер. Такое название не случайно, во-первых в силу того, что по месоамериканским космогоническим верованиям пещера считалась местом, откуда исходит вода и рождается жизнь. Семь - потому что, по преданиям,  было семь племен, которые отправились затем в поисках мест, где им можно поселиться. Ведомые своими вождями они достигли бассейна Мехико, где расселились и уже прочно владели своими территориями, оспаривая их друг у друга к моменту появления здесь ацтеков. Про ацтеков речь идет не случайно - существует письменный документ доиспанской эпохи, кодекс Ботурини, называемый еще Полосой Странствий, где идеографически повествуется об исходе ацтеков из мифической страны Астлан и их странствии на юг, до из прибытия в бассейн Мехико, где они довольно нескоро становятся доминирующим племенем. В кодексе указаны места, по которым проходили странники и годы, выраженные в виде короткого счета месоамериканского календаря. От этого документа и отталкивался Геоффрой Ривас, создавая свою поэму, даже название его поэмы аналогично названию кодекса. Одна из реминисценций прямо относит нас к месту, где был основан Теночтитлан:

мы жили на острове
в центре озера


Поскольку Теночтитлан по легенде был основан народом вождя-жреца Теноча, в том месте, где он увидит знак, посланный богом Уитцилопочтли - орла, сидящего на дереве опунции и терзающего змею, знак, который ацтеки увидели на острове в центре озера Текскоко.

Но,  пипили не задержались в центре Мексики, достигнув в свое время земель современного  Сальвадора, поэтому поэт говорит их устами: 
 но не он был тем местом
никто не заметил знака
мы здесь только передохнем
побудем столько сколько необходимо

На самом деле, это поэтическая стилизация исторически фактов: путь пипилей, равно как и переселение ацтеков, было многоэтапным. П мнению некоторых исследований, предки народов, известных сегодня под именем пипилей, проживали когда-то на территории современных мексиканских штатов Дуранго, Сакатекас и Сан-Луис Потоси, откуда они перебрались на территорию Веракруса в VI веке н.э. Но там они тоже не остались насовсем и переместились к югу, в область Соконуско, являющуюся сегодня частью мексиканского штата Чьяпас, откуда уже добрались до земель, где проживают до сих пор.

Разумеется, смыслом поэмы является не столько воссоздание исторических реалий, сколько обращение к архетипическим образам, живущим в крови потомков этих людей, «народа ягуара», познавших упоение победами и горечь поражения. Автор оставляет за ними право писать дальше свою историю:

но мы внуки ягуара

мы пока еще здесь

Поэма написана без единого знака препинания, что роднит ее с устным сказанием, по сути, и делая таковым, «случайно» оказавшимся на бумаге.

Педро Жоффрой Ривас. "Летопись странствий"

мы шли блуждая

годы годы и годы шли блуждая
ветер гранит жестокие ураганы
гигантские хищные звери
ничто не могло остановить нашего шага
мы переходили реки
горы
пропасти страха
вершины на которые прежде никто не отважился
устрашающие пустыни
ничто не могло остановить нашего шага
на скалах земле песке мы оставили наши глубокие следы
вдоль моря шли мы
по высоким горным хребтам
днем шагали мы
ночью
не останавливаясь
шагали рождаясь и умирая
мечтая и шагая
рожая и шагая
шли и пели шагая
ничто не могло остановить нашего шага
c собственным домом за плечами
хороня даты
устанавливая усопших
шагая
под солнцем бьющим в глаза
под солнцем жарящим спину
потные
голодные
шагая
черные от бессонницы
израненные жаждой
спотыкаясь без лунного света
окоченевшие от холода
шагая
криками, бросаемыми друг другу, определяя направление
шагая
по ножам варварским
шагая
темные от глины
шагая
не скрывая свою боль
шагая
прямо к своей цели
шагая
растущие вместе с надеждой
шагая
годы годы годы шагая шагая шагая
мы жили на острове
в центре озера 
но не он был тем местом 
никто не заметил знака
мы здесь только передохнем
побудем столько сколько необходимо
сто лет мы там прожили
ночь за ночью
тысячами ночей пристально глядя в небо
великий вождь отсчитывал путь светил 
собрание скорпион олень воитель
пять тысяч раз растаяла в небе луна
и повернулась к нам боком
а затем показала нам все свое лицо с черной улыбкой
дважды мы потушили огонь
и взошли на вершину в ожидании предначертанного
дважды верховный тламакаcки воспел восхваления
господину что все окружает и соединяет 
 и чье имя произносить мы не можем
дважды хранительницы посевов
склонились в ожидании того, что нельзя нам видеть
дважды огонь вернулся к очагам нашим
дважды связали мы годы и начали новый счет
и тогда стали появляться знаки
огненная птица явилась из дома ветра
и затерялась в царстве летучей мыши
поднялись воды озера и выбросили на берег рыбу
холм сдвинулся со своего места
померкла луна среди полнолунной ночи
великий вождь тогда поднял посох
и снова двинулись в путь мы
годы годы годы шагая шагая шагая
четыре жреца
один от каждого рода
обратились в кроликов
и возвратились к пещере сотворения
уже истаял след обратной дороги 
но они
кроликами
мчались, вопрошая других обитателей гор
и сумели добраться до нашего дома
где остался камень, не пожелавший сдвинуться с места
тогда теопикске вновь обрели свою форму
и заговорили с богом
вопросили у бога
должны ли мы следовать дальше
не вышло ль так, что мы не поняли знака и ошиблись дорогой
Не унес ли прочь ветер долгожданное слово
или в воде затерялось движение руки однозначное
в пепле навеки осталась молитва
и песнопение не поднялось в синеве воскурений
и содрогнулась тогда величественная гора
 и податель жизни вручил ответ
идите идите идите
теопикске вернулись
собрали мы наш небогатый скарб
женщины разделили между всеми кукурузу и чили
наполнили мы котелки в последней реке
и снова двинулись в путь
годы годы годы шагая шагая шагая
ничего не имея
одеждой служила нам трава
листья пальмы

тростник
и лишь верховный жрец прикрывался шкурами оленей
и далеко был виден его плюмаж из орлиных перьев
на груди он носил украшение из нефрита
а в руке большой жезл из белого
из толстой кожи тапира мы делали сандалии
ремни, чтобы нести тяжелые вещи
завязки для детских колыбелей
мы спали на твёрдой земле
иногда на камнях
в холоде
под дождем
утонувшие в ужасе
в ночи койотов леденящие душу
еще до рассвета звучали раковины
мы поднимали наш лагерь
и снова шли
годы годы годы шагая шагая шагая
пришли мы в селение с большими домами
сделанными из глины и плетеных ветвей
там женщины пряли разноцветную пряжу
ткали радужную филигрань пуха
накидки богатые что мы никогда не видели прежде
разводили белых птиц и собак что не лают
мужчины рисовали кружева на камнях
большой храм на холме возвышался
и один из богов был змеей
а другой сказочным чудовищем
очей исполненным
руки отрубленные
сердца
мы стали и слугами
на них работали
научились от всему что они сами знали
лепить большие кувшины
красные чаши для церемоний, украшенные черным узором
флейты стройного звука
и длинные трубки для праздника табака
а мы их научили их нашему наречию
нашим песням и танцам
изготовлению тонких стрел из обсидиана
наконечников копий из кремня
дротиков быстрых и круглых щитов деревянных
мы пробыли там несколько лет
связали новую связку
зажгли новый огонь
и снова направились дальше
годы годы годы шагая шагая шагая 
шли мы среди народов враждебных
сражались
прокладывая себе путь маканой
камнями и кулаками
зубами
ногтями
мерялись силой с огромными войсками
пески враждебные нам путь преграждали 
коварные воды нас остановить хотели
но мы побеждали
мы всегда побеждали
господь блистающего зеркала всегда был нашей защитой
небесная прародительница богов умножила наши силы
мы подолгу не ели
не спали
борьба была нашим отдыхом
и мы устремлялись дальше
годы годы годы шагая шагая шагая 
о господь дротиков
живущий в темной обители полудня
властелин зеркал
ты, что шагаешь ночью
между льдов и угрожающей лавой
ты, что направляешь шаги усопших
до дворца их преображения
дай нам пищу, которую мы заслужили
ты одетый в перья
упивающийся ветрами
ты, в высокой тиаре из цветной бумаги
покрывающий себя желтой шкурой
украшенной сотнями сумрачных лун
покажи нам путь
хранитель ключей от небесной двери
присматривающий за нефритовыми ларцами
подари нам слово, которое мы так ждали
напомни нам забытое нами знамение
подари нам воду отдохновения
в твою честь мы воздвигнем черную пирамиду
воспоем на ней чтобы тебя прославить
почтим тебя подношениями из песка 
будем танцевать вокруг твоей статуи
сжалься
упивающийся ночью
укажи нам место где построить дом
ответь нам сжигающий воду
промолвили мы молитву рассвета
и снова в путь пустились
годы годы годы шагая шагая шагая 
не искали мы злата
ни драгоценного нефрита
ни чужих закромов 
только земли немного только кусочек горы чтоб на ней прокормиться
только несколько скал
только речушку одну
годы годы годы ждали мы знака от подателя жизни
но время ещё не пришло
утратив воспоминание о первозданной пещере 
мы себя уже не узнавали
мы были всего лишь маски
чужие лица
маски
люди без роду
без зеркала чтоб отразиться
мы рождались жили умирали шагая
нас гнали
нас побеждали
нас забывали
нас ненавидели
без детства
без смеха
едва обладавшие воздухом которым дышали
грезя о наших истоках
но сколько богатства несли мы в руках 
 что дрожать не привыкли
в груди в которой столько мечтаний теснилось
в глазах что умели смотреть на то что еще не случилось
сколько надежды во чревах затяжелевших грядущим
сколько молока изумления
в маленьких вздернутых грудях под уипилем
было необходимо связать воедино полосу горизонтов
нанизать на нить множество лет
забыть старые жизни
идти произнося имена зверей что жили во времена наших предков
придумывать новые числа чтобы складывать чьи-то годы
кости накопившиеся
шаги
детей что не выросли
мы падали
мы вставали
ни о чем не просили
и снова в путь пускались
годы годы годы шагая шагая шагая 
четырежды по тринадцать лет вел нас самый старый из старых
когда ноги его превратились в камни 
воздел он священный жезл и возвестил послание
там за самой высокой горой
у лагуны с вами заговорит вулкан
вы услышите его голос
когда луна покроется рябью дождя 
это и будет место
черно зеленый край кипящей воды
земля драгоценностей
к ней обратится ваш взор
там вы научитесь броску и атаке
клыка и когтя
станете гибкой силой
криком без эха 
рычанием что назад на пятится
станете племенем ягуара
воплотите в себе пятнистого зверя
облик его станет отражением вашим
и там вы поистине великими станете
силою оружия вашего
народы будут вами покорены
и люди перед вами будут падать ниц
и следовать по пятам за вами
это ответственность что будет вам дана
ваше богатство
ваше величие
посеяли мы божественный знак средь кактусов диких
и снова пустились в путь
годы годы годы шагая щагая шагая 
исполнились все пророчества
отыскали мы место
вулкан с нами заговорил
и воздвигли мы пирамиду
пением и танцами прославляя богов
четыре основателя указали нам страны света
и было у нас золото, ткани, драгоценные перья
мы владели землей
две тысячи лет мы владели землей
покорили народы
завоевали страны
города великих богов рощи какао
соблазнительных женщин
ягуар ночной был тоже на нашем празднике
однако другому пророчеству суждено было сбыться
светлоглазые люди явятся к нам по морю
прибудут они с востока
оттуда где царствует летучая мышь
будет странен язык их 
носить на себе они будут металл
и скакать на спинах  чудовищных монстрах
изрыгая пламя
предшествовать коему будет гром устрашающий
восемь раз предсказатели произнесли роковые слова
в темном зеркале господина дротиков
восемь раз о судьбе избранного народа поведали
потом
ветер сумасшествия развеял танцоров
злобные ураганы обрушили здание мудрости
средь свиста лассо и грохота аркебуз
умерщвлены жрецы
изнасилованы девственницы хранившие в храмах огонь
в клочья растерзан тоналаматль предсказаний
погашен огонь что пылал на алтаре
и непонятный символ деревянный
поднят над теокалли дважды божественного
центром всех миров
кубарем скатились статуи богов 
вниз по склонам высоких пирамид
смерть утратила свой священный глубокий смысл
под занавесом яростной пыли
камни снова остались одни
и снова бескрайнее пустынное дикое одиночество
далекое от почтения и от крови
разрушены символы
разбито величие почитания
поруган великий смысл
разрушена империя предначертаний
снова вокруг только камни
темный базальт или прозрачный обсидиан 
скрытые от настоящего света
вне глубокой действительности богов
тигры вернулись к тому, чтобы снова быть палачами с клыками
а священные змеи
вновь унижены до пресмыкающегося состояния рептилий 
стало вульгарным металлом блестящее золото украшений
заперта дверь бирюзовая
сломан ларец из нефрита
человек пал духом
навек потеряв свою древнюю славу
но мы, внуки ягуара,
мы пока еще здесь.

Педро Жоффрой Ривас

Педро Жоффрой Ривас (Pedro Geoffroy Rivas), (Санта Ана (Сальвадор), 16 сентября 1908 г. – Сан Сальвадор (Сальвадор), 10 ноября 1979 г.) - сальвадорский поэт, антрополог и лингвист.

Родился в г. Санта Ана, на западе Сальвадора, 16 сентября 1908 года. Его отец был французский землевладелец, проживавший в Сальвадоре, так что два языка французский и испанский - стали для Педро родными.

Его первая публикация датируется ноябрем 1928 года, в газете «Diario de Santa Ana», выходившей в его родном городе. Он начинал, ка поэт воспевающий любовь, и лирическое вдохновение не покидало его  до зрелого периода, завершившегося публикацией поэтической антологии , «Только любовь» (Sólo amor, 1963) . Принимал участие в издании  журнала литературного кружка Crisol (1933 г.) все так же, в Санта Ана. Там он сотрудничал с признанным философом Хулио Фаусто Фернандесом (Julio Fausto Fernándes).

По приезду в Сан Сальвадор он поступил в Национальный Университет, чтобы изучать медицину. В 1931 году он отправился в Мексику, где учился на факультете права в Мехико, в Национальном Автономном Университете Мексики (UNAM). Дипломная работа, которую он защищал в 1937 году, называлась «Марксистская теория государства». В период своего проживания в мексиканской столице, он опубликовал свои первые поэтические сборники: «Песни на ветру» (Canciones en el viento,1935 г.), «Курс» (Rumbo,1935) и “Чтобы петь завтра» (Para cantar mañana, 1935). Помимо настроений скрытого лиризма, романтичности и автобиографичности, обращенной к воспоминаниям детства, он начал развивать темы политического обличения. Эта обращенность к общественным проблемам и гуманизм проявились впервые в  “Para cantar mañana”, и затем он повторно обращался к ним в сборниках «Родина» (Patria, 1944), «Обнадёживающая география страдания» («Esperanzada geografía del dolor», 1946), «Уже без смерти» (Sin muerte ya, 1947), «Хуан Пуэбло снова поет» (Juan Pueblo vuelve a cantar, 1950) и многочисленных отдельных стихотворениях, публиковавшихся в столичных газетах. Эта составляющая социальной борьбы и протеста стала причиной влияния, которое оказало его творчество на молодое поколение. Наряду с Гильберто Гонсалесом и Контрерасом (Gilberto González y Contreras) Геоффрой Ривас стал первым поэтом, открыто обвинившим правящую группу в геноциде индейцев, произошедшем в Исалько в 1932 г. Во время своего пребывания в мексиканской столице он посвящал себя еще и переводам, среди которых стоит упомянуть перевод на испанский романов немецкого писателя Бруно Травена (Bruno Traven).

По возвращению в Сальвадор в 1944 году он стал редактором периодического издания La Tribuna.  Благодаря редакторской колонке и рифмованным комментариям, сопровождавшим карикатурного персонажа Хуана Пуэбло, Жоффрой Ривас превратился в выразителя общественной гражданской позиции в отношении политических событий, случившихся  в октябре 1944 года, после падения диктатуры генерала Максимилиано Эрнандеса Мартинеса (Maximiliano Hernandez Martinez) и эта деятельность становится причиной его ссылки. После военного переворота Осмина Агирре и Салинаса (Osmín Aguirre y Salinas), произошедшего в октябре 1944 г.), он был избит и выслан в Гондурас вместе с другими представителями оппозиционной интеллигенции. Впоследствии высланные составили письмо протеста, которое было подписано сочувствующими им общественными деятелями в стране, среди которых были Мигель Анхель Астуриас  (Miguel Ángel Asturias), Клаудия Ларс (Claudia Lars), и Серафин Китеньо (Serafín Quiteño) 15 ноября 1944 г. будучи освобожденным, писать основал в Гватемале Сальвадорский комитет национального освобождения, оппозиционный правительству Сальвадора Кастанеды Кастро (Salvador Castaneda Castro), и затем он со своей семьей переезжает в Мексику, где остается до 1957 года. Кроме нескольких сборников стихов, которые не были изданы, имеется очень мало информации об этом периоде жизни поэта. Известно, например, что он изучал лингвистическую антропологию в Национальной школе антропологии истории  (ENAH) в Мехико Федеральном округе, однако, не найдено документальных доказательств о его выпускной квалификационной работе. 

К 1957 году недавно появившееся литературное течение Поколение Долга (Generación comprometida) видело в Педро Жоффрое Ривасе  образец «морального поведения» литератора и писателя с авангардными поэтическими и политическими принципами.

Его стихи ходили по рукам читателей, перепечатанные на машинке, превратившись в своеобразный маяк для молодых поколений. Отдаление писателя от Коммунистической Партии Сальвадора стало причиной того, что он несколько утратил доверие среди молодых читателей, для которых стал в свое время наставником. Тем не менее, его ранняя поэзия протеста продолжала оставаться моделью творчества и образцом для подражания.

Вернувшись на родину из Мексики, писатель принялся публиковать работы по лингвистике и антропологии в национальных газетах и журналах. Его журналистские публикации по антропологии охарактеризовались тем, ч то стали причиной разгоревшихся политически дебатов, в рамках археологической проблематики и грамматического анализа языка. В сфере антропологии его самыми значительными работами стали работы, базирующиеся на описательной лингвистике. Самым оригинальным его вкладом в национальную культуру, без сомнения, можно считать словари сальвадорского языка пипиль или науат, а также лексические сборники разговорного испанского. 

Если в наше время эти работы подвергаются критике за упущения и недостаток научной строгости, то в свое время они были настоящим прорывом. Его труды имели инновационный характер. За годы прошедшие со дня выхода «Топонимики языка Науат Кускатлана» (Кускатлан – название Сальвадора на вышеупомянутом языке. – прим. перев.), в 1961 году, так и не появилось работ на эту тему, не то что превосходящих, а даже сравнимых с трудом Геоффроя Риваса. Помимо этого, понятный и простой стиль его работ «Испанский, на котором мы говорим в Сальвадоре» (1975) и «Сальвадорский язык» (1978) снискали большую популярность у широкого читателя. Вместе с вышеупомянутой «Топонимикой» эти работы многократно переиздавались. Возможно, условия развития социальных и научных институтов, которые являются, хотим мы того или нет, рамкой любой научной или творческой работы, объясняют то расстояние, которое существует между любой зарубежной академическим трудом и описательной работой в стране. И не будет столь уж абсурдным утверждать, что сальвадорская лингвистика, по вышеупомянутым причинам, не продвинулась далеко за пределы этой пионерской работы.

Параллельно Жоффрой Ривас развивает поэтику, присущую коренным народам региона. Отталкиваясь от работ «Мексиканские песнопения» (Cantares mexicanos) и трудов испанских хронистов колониальной эпохи, он пишет «Юлкуикат» (Yulcuicat, 1965) и «Внуки ягуара» (Los nietos del jaguar, 1977). Оба текста являются поэтическим переосмыслением культурного наследия доиспанского периода. Возможно, обращение к истокам, повторное открытие «индейских» тем и стали его главным вкладом в культуру страны, в обществе, которое отреклось от любых связей со своим доиспанским прошлым, равно как и от этнических меньшинств, являющихся коренными народами страны.

В этот период Жоффрой Ривас много публикуется в таких признанных журналах, как "Культура" Министерства образования, «Центральноамериканские исследования», “José Simeón Cañas”,  "La Universidad" - от  Центральноамериканского Университета и других.

Он осуществлял большую работу в Департаменте Культурного наследия, читал лекции в Университете Сальвадора и Центральноамериканском университете. В 1977 году он получил официальное признание своих трудов, пришедшее к нему с вручением «Национальной Премии по культуре», от сальвадорского правительства. Несмотря на признание официальное и неформальное, а также влияние, которое он оказывал на культуру своей страны, его произведения не были изданы целиком, и до сих пор являются разбросанными.

Педро Жоффрой Ривас умер в 1979 г.

По статье Рафаэля Лары Мартинеса "Педро Жоффрой Ривас. Поэтизация науки", на исп., а также материалов Википедии.